Консервированный Пелевин в ананасном соку
«Ананасная вода для прекрасной дамы» — название трудночитаемое и провокативное. «Вам ли, любяшим баб да блюда, / жизнь отдавать в угоду? / Я лучше в баре блядям буду / подавать ананасную воду», — писал в 1913-м году Маяковский, и был прав. Если верить Пелевину, который в «Чапаеве и Пустоте» замечал, что в поэтических кабаках — что сразу после революции 1917-го года, что вслед за переворотом 1991-го — больше всего сидело «свинорылых коммерсантов и дорого одетых блядей», то и вправду не стоит напрягаться перед такой аудиторией. Не нужно читать ей стихи, не нужно бы писать для нее новые книги — все равно ведь не поймут, азиаты. Нешто мы понимаем? Нешто у нас есть понятие. Но вот написал, издал, снизошел. Обманчивая зацепка — «для прекрасной дамы» — не помогает, если вспомнить блоковскую «Незнакомку», в которой Прекрасная эта Дама является в кабак и оказывается проституткой. Все одно. Либо клоуном у пидарасов, либо пидарасом у клоунов.
Пелевина можно было бы заподозрить в «троллинге», направленном на таких, как я, обидчивых рецензентов, способных еще кое-как связать классические аллюзии во внятный месседж. Можно было бы, если б не неожиданно серьезная, усталая и злая интонация всей книги — в «Ананасной воде» Виктор Олегович перестал быть эстрадным юмористом, бичующим общественные язвы с мощью и горечью Салтыкова-Щедрина. Из желчного социального сатирика Пелевин превратился чуть ли не в Савонаролу в костюме продвинутого Петросяна. «Представьте, что вы затюканный и измученный российский обыватель. Вы задаетесь вопросом, кто приводит в движение зубчатые колеса, на которые день за днем наматываются ваши кишки, и начинаете искать правду — до самого верха, до кабинета, где сидит самый главный кровосос. И вот вы входите в этот кабинет, но вместо кровососа видите нереально четкого пацана, который берет гитару и поет вам песню про «прогнило и остоебло» — такую, что у вас захватывает дыхание: сами вы даже сформулировать подобным образом не можете. А он поет вам еще одну, до того смелую, что вам становится страшно оставаться с ним в одной комнате.
И когда вы выходите из кабинета, идти вам ну совершенно некуда — и, главное, незачем. Ведь не будете же вы бить дубиной народного гнева по этой умной братской голове, которая в сто раз лучше вас знает, насколько все прогнило и остоебло. Да и горечь в этом сердце куда острее вашей».
После этого отрывка можно заподозрить, что презрительная усмешка в названии адресована не нам, а им: Дмитрий Медведев в прошлом году говорил, что у него на столе лежит «t»; недавно он признался, что и новую книгу Пелевина держал в руках. Маяковский ведь тоже в каком-то смысле обращался к власть имущим — и свинорылость здесь ни при чем.
«Операция «Burning Вush» (я для простоты называю этот рассказ «Неопалимая Купина») — о том, как российские спецслужбы вживили в голову Джорджа Буша Глас Божий. Потомок советского диктора Семен Левитан после депривационно-наркотических трипов громовым голосом разговаривал с Бушем посредством радиоприемника, встроенного в зубную пломбу президента. В результате сложных заговорщических манипуляций руководителя проекта — «легендарного» генерала Шмыги (который еще в «П5» возглавлял 6-е главное управление ФСБ, занимающееся околонаучной и паранормальной тематикой) — выясняется, что внушать волю Господню можно не только чужим, но и своим начальникам. В Кремле якобы существует построенная Сталиным комната для общения с Гагтунгром — темным демоном из «Розы Мира», который и диктует высшему руководству стратегические решения. Из Бога Левитан переквалифицируется в Сатану, диктатура диктора продолжается. Традиционная конспирология Пелевина в этом тексте сильно смахивала бы на автопародию (возможно, такая цель и ставилась), но спасает рассказ сентиментальная серьезность, превращающая в живых людей винтики всемирного заговора Зла. Всех жалко: и Семена Левитана, у которого забрали жизнь, заставив плавать в соленой ванне, колоться разной дрянью и кощунственно обманывать Буша, и самого «Джорджайю», без объяснений брошенного посреди проекта. Сохранить рассудок в мире, управляемом свинорылыми генералами, поможет лишь четкое понимание того, что это все — только у нас в голове. Для этого, мне кажется, рассказ и написан.
Второй рассказ — «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» — посвящен «талантливому русскому мальчику» Савелию Скотенкову, наделенному даром Вавилена Татарского, но не сумевшему достичь высот Владислава Суркова и потому примкнувшему к исламским партизанам. Описывать технические детали этой истории нудно и утомительно; если в двух словах, то Скотенков нашел способ бороться с беспилотными американскими военными самолетами, работавшими под управлением искусственного интеллекта — «нейронных сетей». Принцип работы этих сетей походил скорее на человеческое мышление, чем на компьютерные вычисления, и вариант Скотенкова — пожалуй, одно из самых смешных мест в книге. Талантливый русский мальчик в зоне патрулирования беспилотников писал на земле обидные для американского патриота слова, и очеловеченные самолеты обижались, зависали и падали. Слова по-прежнему сильнее любого металла, дискурс антиамериканских сур побеждает гламур новейших военных разработок. Пугающая сила слов: «Сначала человек с помощью слов описывает то, что есть. Затем он меняет порядки слов в предложениях и получает описание того, чего нет. А потом он пробует это сделать. Так появляется «воздушный корабль», «подводная лодка», «конституционная монархия» и «анальный секс». Современный мир с его навороченными технологиями и большими деньгами живет по древним дикарским законам: стоит начертить на песке таинственные знаки — и пламень небесный не сожжет шалаши, хлев и сортир. Тогда не является ли литература, в том числе и пелевинская, таким магическим «заговОром», призванным спасти нас как от американской, так и от суверенной демократии.
Эти два рассказа составляют первую часть сборника — «Боги и механизмы». В них Пелевин словно отрабатывает «обязательную программу», объясняя, осмеивая и проклиная современность. Кстати, ФСБ в этой книге упоминается гораздо чаще, чем в предыдущих, и либо Пелевин знает что-то, чего не знаем мы (а иначе как), либо он таким оригинальным способом просто хочет передать привет российской ЧК, день рождения которой приходится на 20-е декабря (книга вышла 7-го). Рассказав, насколько все «прогнило и остоебло», Пелевин с облегчением переходит ко второй, лирической части сборника — «Механизмы и боги».
«Созерцатель тени» — пронзительный, изящный и сложный рассказ о вечности, душе и свете, который обязательно станет классическим. Похожие образцы жанра — «Иван Кублаханов», «Онтология детства», «Свет горизонта». Работающий в Индии русский гид Олег, знакомый с веществами не понаслышке, начинает разговаривать со своей тенью. Пересказать головокружительные логические фокусы, описывающие это общение, все равно не получится, да и страшно их пересказывать. В конце концов Олег сам становится своей тенью и проваливается в настоящий, потусторонний мир, в котором он сразу и тень, и неведомый треугольник мысли, рождающий эту тень, и мысль об этом треугольнике, и свет, рождающий все вышеперечисленное, да и весь мир, который опять же — и тень, и мысль, и свет… Как и первый рассказ сборника, этот текст тоже мог бы сойти за автопародию — фирменные пелевинские кульбиты, непереносимая сложность, сводящаяся к сияющей простоте, тупость и тяжесть материальной клетки, в которой мы все заперты, и настоящая жизнь, в которую мы просыпаемся после смерти, — все это доведено до предела. Но странная, необъяснимая хитрость рассказа в том, что пока герой переживает эти откровения, читатель переживает вслед за ним, все понимает и узнает, но как только трип заканчивается и становится ясно, что Олег был под действием веществ и чуть не устроил пожар, восторг понимания пропадает.
«— Так что здесь случилось? – спросил полицейский.
— Вот этот наш мир, где мы живем… Все это творение… Оно существует скрытно и абсолютно незаметно… И устроено оно таким образом, что если какой-нибудь из его элементов начинает всерьез интересоваться вопросом о природе и назначении творения, то он незаметно исчезает, а творение пребывает дальше… Нигде…
Полицейский понимающе кивнул и сделал выразительный жест — словно колол себя шприцем в толстую задницу».
Олег остается в грязной индийской хижине разбираться со свиномордым полицейским, договариваться о взятке, и, вспомнив «П5», мы подозреваем, что его все равно «отправят пыхтеть на контору, потому что кидают мусора так же легко, как берут лэвэ», и потому что надо «закрыть» того, кто слишком настойчиво интересуется природой и назначением, — а мы останемся наедине с нашей тенью. Возможно, что-нибудь она нам и объяснит.
Следующий рассказ «Тхаги» был опубликован еще в июне в журнале «Сноб». В нем рассказывается о секте индийских душителей, совершавших человеческие жертвоприношения кровожадной богине Кали — женщине с мечом, которую ошибочно принимают за героиню плаката «Родина-мать зовет». Она зовет, только не для того. Древние безумцы не были, как считалось, уничтожены англичанами-колонистами, а дожили до наших дней и широт и теперь заманивают посвященных с помощью тонких лингвокультурологических намеков. Плененный московским офисом тхагов молодой человек с детства мечтал стать адептом «чистого зла» и теперь радуется, что наконец-то прибился к своим. Выслушав всю правду о себе, тхаги, замаскированные под дилеров «Лады-калины» (небольшое пророчество и привет премьеру), не принимают старательного неофита в свои ряды, а просто приносят его в жертву своей богине. Мораль? Можно и мораль. Тоталитарной секте нельзя служить, можно лишь стать мясом для мясорубки, ручку которой вращает нереально четкий пацан, наматывая ваши кишки на вертикаль власти.
Последний, самый легкий, светлый и грустный «святочный» рассказ «Отель хороших воплощений» опять же близок раннему пелевинскому «Ивану Кублаханову». Ангел-сверхпроводник приветствует юную душу, прекрасную даму по имени Маша, которой вскоре предстоит воплотиться в дочь олигарха. Они заглядывают в уютное горнолыжное шале, в котором два олигарха сначала яростно спорят друг с другом, а потом, уладив дела, отдыхают с девушками. В разгаре совокупления одного олигарха с «нежнейшим существом, которое продает себя так дорого, что это уже похоже на любовь» (снова «П5»), перед Машей открывается «длинный розовый коридор, в конце которого что-то загадочно и нежно мерцало». Но пристав к ангелу с вопросами о формах бытия, Маша упустила свой шанс оформиться самой. «…рыжеусый притормозил, склонился над крестцом своей подруги и стал делать что-то непонятное.
— Все, — сказал ангел, — проглядела ты свое счастье…»
Все через одно место — как бы говорит нам Пелевин. Отказавшись от воплощения в нашем мире, где высшее удовольствие заключается в шале, шампанском и анальном сексе, прекрасная дама проснулась в настоящую жизнь. «На миг она снова увидела гостиничный номер, где вспотевший лыжник отплясывал с двумя хохочущими девушками у камина, и поняла, что просыпается от сна, который так и не успела увидеть. Последним, что она различила, была стоящая на столе банка с нарисованным на боку ананасом — Маша подумала, что никогда теперь не узнает, какой вкус у воды внутри. Но там, куда она просыпалась, додумать эту мысль было уже нельзя. А когда закрылся горящий алмазным огнем небесный глаз, исчезло черно-синее пространство, в котором только что висел ангел — и все снова стало Тем, чем было и будет всегда».
Прекрасная дама отказалась от консервированных ананасов, значит, придется снова жизнь отдавать в угоду. Но что-то подсказывает мне, что в следующий раз это случится нескоро. В следующем году вроде бы точно обещают выход фильма Generation P, и у Пелевина, возможно, не будет необходимости продавать новую книгу. Нет больше смысла объяснять и осмеивать это сплошное «прогнило и остоебло». Пелевин в последней книге законсервировал себя в отличном состоянии и дал понять, что портиться не входит в его планы. Когда же, наконец, произойдут большие и пугающие перемены, Пелевин вернется, чтобы заклеймить всех и дать надежду каждому. Или не вернется — устроится барменом в поэтический кабачок, но и там, боюсь, он не удержится и, выйдя на эстраду, встанет под стробоскопом и выстрелит в зеркальный шар этого фальшивого мира из авторучки.
Источник
Всё, что нужно знать про «Ананасную воду для прекрасной дамы»
«БОГИ И МЕХАНИЗМЫ»
«Операция „Burning Bush“»
Мы жили совсем рядом с морем, в сталинской квартире конца тридцатых годов, доставшейся моей семье из-за минутной и не вполне искренней близости к режиму.
В его атмосфере было что-то невыразимо мрачное — словно долгие годы тут занимались пыточным промыслом, а затем, чтобы рационально объяснить пропитавшую стены ауру страдания, установили вместо дыбы зубоврачебное кресло. Такое излучение, кстати, часто пронизывает дорогую московскую и особенно питерскую недвижимость — но, к счастью для риелторов, то, что туда въезжает, бывает еще страшнее, чем то, что когда-то выехало.
— А как вы относитесь к уверенности некоторых граждан, что евреи правят миром? Не разделяете ли вы эту точку зрения глубоко в душе?
— Познакомьте меня с кем-нибудь из таких евреев, — ответил я. — Или хотя бы дайте телефон. Мне кажется, что они совсем про меня забыли.
Хочу сразу сказать, что мы в нашей организации давно избавились от пещерного антисемитизма, которым страдали многие должностные лица Российской империи и Советского Союза.
— Неофициально могу добавить, — бросил Шмыга, — что мы считаем распятие Иисуса Христа внутренним делом еврейского народа.
— насчет того, кто правит миром. Конечно это не евреи. Но это и не какой-то другой народ или формально организованная компания людей, хотя некоторые члены Бильдербергской группы и тешат себя такими мыслями, начитавшись антиглобалистских листовок. Скорее мировая власть является чем-то вроде блуждающего пятна света, куда попадают то одни, то другие — некоторые надолго, а некоторые всего на несколько секунд. Подробный анализ этого пятна занял бы у нас много времени, но для наших целей достаточно сказать, что в нем часто появляются люди, которых обобщенно называют «американские религиозные правые».
— я коротко обрисую вам духовно-политические взгляды этой публики. Итак, американские религиозные правые — это люди, полагающие, что видимый нами мир был создан за шесть дней Богом, который сперва избрал в качестве любимого народа кочевое племя синайских скотоводов, но после своей трагической гибели на кресте изменил завет таким образом, что в конечном счете избранным племенем оказались Соединенные Штаты Америки.
— Метафизика религиозных правых крайне сложна для восприятия. Дух синайской пустыни, беседующий с вождями кочевников, является для них Первопричиной, Альфой и Омегой, Богом с большой буквы «G». Причем Богом не в том смысле, в каком, по мнению суфиев или сикхов, им является абсолютно все, а в узко-эксклюзивном. Духи остальных пустынь уже не есть Бог, а все остальные страны — не богоизбранны. Догмат о богоизбранности Америки, который религиозные правые постоянно пытаются сделать фундаментом реальной политики, мало чем отличается от догмата о непогрешимости папы. Из него следует — все, что делает Америка, правильно, морально и справедливо по той простой причине, что это делает Америка. В той или иной степени так думает значительное число американцев…
— Если вдуматься, по сравнению с такой картиной мира мировоззрение германских нацистов покажется образцом научного позитивизма. Ибо нацисты провозглашали себя избранной расой на основе набора наукообразных тезисов — например, претензий на совершенную форму черепа. Теоретически можно было измерить циркулем много разных черепов и научно доказать Гитлеру, что он не прав. Религиозным правым доказать ничего нельзя, поскольку в их случае нет ничего такого, что можно было бы измерить циркулем. Они полагают себя богоизбранными исключительно на основании своей веры в то, что они избраны Богом. Кроме того, они опираются на смутные пророчества сомнительных древних книг, заложником которых в результате становится весь мировой исторический процесс. Стоит подумать, что такие люди время от времени получают контроль над американской ядерной кнопкой, и становится попросту жутко…
— Ярким представителем религиозных правых является нынешний президент США Джордж Буш, — продолжал Добросвет. — И здесь я хочу сделать одно важное замечание. Либеральные СМИ Запада тщательно внедряют в массовое сознание мысль о том, что сорок третий президент США — совершенный идиот. Английские карикатуристы изображают его в виде обезьяны с волосатыми ушами и вытянутым трубочкой ртом. Нью-йоркские комики сравнивают Буша даже не с Гитлером, а с тупым лопоухим имбецилом, который мог бы стать Гитлером, будь у него побольше мозгов. Но выпускник Йеля Буш, разумеется, вовсе не вульгарный простец, чудом затесавшийся во власть. Его только позиционируют таким образом. Причем, что самое интересное, занята этим в первую очередь его собственная пиар-служба.
— такой подход нам действительно трудно понять. Россия — последний оплот древней евразийской культуры. Ее традиции требуют, чтобы медийный образ высших должностных лиц отражал в первую очередь то уважение, которое испытывает к ним народ, вверивший им свою судьбу. А в Америке ценится не блеск безупречного стиля, а способность достучаться до сердца тупого красномордого избирателя, для чего рафинированных выпускников элитарных университетов превращают в простых парней из народа, от которых вздрогнет и Бирюлево…
— Это странное на первый взгляд противоречие между университетским образованием и верой в набор дичайших суеверий было разрешено больше тысячи лет назад христианским богословом Тертуллианом. Credo quia absurdum est, возглашет тот. Верую, ибо абсурдно…
я почему-то вспомнил тетю Люсю, жившую в Одессе через две улицы от нас. Ее племянник Алик был старше меня на десять лет — когда я только начинал ходить в школу, у него уже росли заметные бакенбарды. Он был единственный одесский еврей на моей памяти, который верил в Бога как положено, и Бог ему помог — Алик уехал в Америку и открыл на Брайтоне колбасный магазин, настолько кошерный, что колбаску там заворачивали только в журнал «Нью-Йоркер», отлежавший две недели, чтобы из бумаги испарились все ароматы.
И люди, которым жалко было покупать журнал, каждый день покупали у него колбасу, поскольку думали, что таким образом бесплатно поддерживают свою культурную эрудицию на мировом уровне. Хотя Алик, конечно, был не дурак и учитывал стоимость журнала в цене конечного продукта, да еще и добавлял приличную накрутку.
Все религии и духовные учения спорят между собой по множеству поводов, но сходятся в одном — объяснить человеку, что такое Бог, невозможно. Вернее, можно объяснить человеку концепцию Бога, и она станет частью его умственного багажа. Но это не значит, что человек познает Бога. Это значит, что на его горбу появится еще один чемодан барахла, который он понесет с собой на кладбище. Бога можно только непосредственно пережить.
И все-таки самое важное я попытаюсь сказать. Знаете, часто в нашем мире ругают Бога. Мол, бензин дорогой, зарплата маленькая и вообще мир исходит гноем под пятою сатаны. И когда люди такое говорят, они в глубине души думают, что чем больше они так гундосят, тем больше процентов Бог им должен по кредиту доверия — ведь все теперь ушлые, хитрые и понимают, как выгодно иметь за душой свой маленький международно признанный голодомор. И я тоже, в общем, примерно так рассуждал.
И вдруг я понял, что Бог — это единственная душа в мире, а все прочие создания есть лишь танцующие в ней механизмы, и Он лично наполняет Собой каждый из этих механизмов, и в каждый из них Он входит весь, ибо Ему ничто не мелко.
Я понял, что Бог принял форму тысячи разных сил, которые столкнулись друг с другом и сотворили меня — и я, Семен Левитан, со своей лысиной и очками, весь создан из Бога, и кроме Бога во мне ничего нет, и если это не высшая любовь, какая только может быть, то что же тогда любовь? И как я могу на нее ответить? Чем? Ибо, понял я, нет никакого Семена Левитана, а только неизмеримое, и в нем самая моя суть и стержень — то, на что наматывается весь остальной скучный мир. И вся эта дикая кутерьма, на которую мы всю жизнь жалуемся себе и друг другу, существует только для того, чтобы могла воплотиться непостижимая, прекрасная, удивительная, ни на что не похожая любовь — про которую нельзя даже сказать, кто ее субъект и объект, потому что, если попытаешься проследить ее конец и начало, поймешь, что ничего кроме нее на самом деле нет, и сам ты и она — одно и то же. И вот это, неописуемое, превосходящее любую попытку даже связно думать — и есть Бог, и когда Он хочет, Он берет тебя на эту высоту из заколдованного мира, и ты видишь все ясно и без сомнений, и ты и Он — одно.
Как будто я летел за вихрем искр, и был одной из искр и всем вихрем, и смеялся и пел на разные голоса… Продолжалось это совсем недолго, не больше секунды, но за эту секунду я познал так много сокровенного, что странные и непостижимые видения преследовали меня потом не один год. Словно я зашел в небесный дворец по другому делу — хотя довольно непонятно, какие вообще могли быть дела у Сени Левитана в небесном дворце, — и случайно заглянул в ковчег великой тайны…
Я увидел ангелов в дарованной им силе и славе. Я ощутил их просто как сгустки силы, могучие законы и принципы, на которых покоится мир. Если я скажу, например, что закон всемирного тяготения — это один из ангелов Божьих, так вы просто засмеетесь. А между тем, так оно и есть. Мыслящий человеческий ум, который подвергает все сомнению — тоже один из ангелов, и таковы же пространство и время, рождение и смерть.
Некоторые из ангелов поистине страшны, особенно Смерть и Ум, и если понять, что они делают с человеком и как это выглядит на самом деле, так можно сойти с ума от страха. Но Бог всегда в человеке, и не надо бояться ангелов, потому что именно из человека Бог на них смотрит, и поражается, и смеется, и плачет, как дитя… И много других тайн увидел я в тот момент, записать их все не хватило был длинного свитка. А думать, что такие вещи можно писать карандашом по бумаге, мне даже как-то смешно.
Потом я лежал в соленой воде, и слезы двумя ручьями текли из моих глаз, и я уже знал, что одна эта секунда искупила и все мои беды, и все страдания мира.
— Господи, — прошептал я, — ты поразил меня в самое сердце…
Я понимал теперь, почему монахи-отшельники и пещерные созерцатели проявляют так мало энтузиазма, когда им предлагают вернуться в мир. Что в нем делать? Мастурбировать на скачанный из торрента порнофильм, запрещенный в Австралии из-за маленьких молочных желез актрисы? Жевать попкорн, наблюдая за битвами сортирных гладиаторов блогосферы? Стоять в угарной пробке на ярко-красном «Порше»?
Добросвет из-за своих славяно-языческих примочек сперва показался мне опасным националистом, но потом я понял, что это просто модный постмодернистский налет, а сам он человек порядочный и культурный.
Не скажу, чтобы у него не было недостатков. Он любил иногда устно пройтись по еврейской части. Он мог сказать «жидоремонт» вместо «евроремонт» — или, наоборот, «подъевреивать» вместо «поджидать». А когда я спросил его о каком-то писателе, он коротко охарактеризовал его так: «уже нежидорукоподаваемый, но еще путиноприглашаемый».
И при всем этом он не был антисемитом. Ибо типичный антисемит — это, я вам скажу, не такой человек, который не следит за своим языком, а такой, который за ним тщательно следит. И если вы слышите от кого-нибудь заискивающую фразу — «да у меня все друзья евреи», можете быть уверены, что в своем сердце этот фрукт глядит на вас как на тарантула или сколопендру и при случае обязательно постарается прищемить дверью — особенно если будет уверен, что прищемит окончательно.
А вот Шмыга действительно был антисемитом. Причем таким, который вдобавок еще и не следит за своим языком. Вернее, если говорить точно, он был антисемитом в том смысле, в каком им является любой мизантроп. Но если мы интересуемся исключительно тем узким вопросом, как он относился к евреям, так я честно скажу — очень очень плохо.
Он мог сказать что-то на первый взгляд невинное, а на самом деле ядовитое, с двойным дном:
— Мы понимаем, Семен, эту вечную дилемму, которая стоит перед любым культурным и образованным евреем, где бы он ни жил — в Москве или Нью-Йорке. Это двойная идентичность, когда человек даже самому себе не может однозначно ответить на вопрос, кто он в первую очередь — патриот Израиля или патриот США… Но мы, блядь, постараемся поставить тебя в такие условия работы, чтобы эта проблема тебя не мучила…
И все с улыбочкой, с хохотком, как будто это такой легкий светский разговор. Еще он любил рассказать какой-нибудь гадкий еврейский анекдот — «для настроения», как он говорил. Причем по чекистскому инстинкту старался выбирать такие моменты, когда рядом никого не было.
— Слышь, Семен… Ты, это… Знаешь, чем отличается Сохнут от Аушвица? Сохнут — это место, где богатые евреи платят за бедных. А Аушвиц — это место, где бедные евреи платят за богатых, гы-гы-гы… Ну ладно, посмеялись и хватит. Давай за работу…
Русских, впрочем, он тоже презирал. Один раз он высказался вообще очень интересно:
— Если брать в массе, русский народ сегодня полное говно и быдло. Зато русские чекисты доказали, что эволюционно они стоят даже выше евреев…
Вот какая каша была у человека в голове. И он ведь действительно в глубине души так думал. Что чекисты эволюционируют отдельно от своего народа. Ну что ж, в добрый, как говорится, путь. Дворяне тоже так думали в девятнадцатом веке. И балакали между собой по-французски, пока кухаркины дети не поставили их к стенке. А виноваты в результате оказались, как вы думаете, кто? Правильно.
В общем, заглянуть в темную душу генерала Шмыги я даже не пытался — хотя подозреваю, что там меня встретило бы близкое жестяное дно, покрытое военным камуфляжем «под бездну».
с Добросветом можно было общаться часами. Довольно скоро он перестал изъясняться тем слащаво-неискренним языком, которым читал свою вступительную лекцию, и стал говорить то, что действительно думал, не стесняясь в выражениях.
Иные из его изречений я даже записывал.
Вот что он сказал, например, об информационном обществе — если, конечно, это было об информационном обществе:
— Монархия, Семен, оставила нам собор Василия Блаженного. А нынешний уклад оставит в лучшем случае бложок Василия Заборного. И то не факт, потому что сервер, на котором он рассупонился, могут в любой момент увезти в прокуратуру на простом мотоцикле с коляской.
А вот что — о российской филологической интеллигенции:
— Любое место, где эти говноеды проведут больше десяти минут, превращается в помойку истории. У этих властелинов слова не хватает яиц даже на то, чтобы честно описать наблюдаемую действительность, куда уж там осмыслить. Все, что они могут — это копипастить чужой протухший умняк, на который давно забили даже те французские пидара, которые когда-то его выдумали… Нет, вру. Еще они могут сосчитать, сколько раз в предложении встречается слово «который»…
Слово «умняк» было у него одним из любимых, и вообще он любил необычные слова.
Но хоть он постоянно критиковал интеллигенцию, многие ее заблуждения он вполне разделял. Он, например, думал, что мы, евреи, обкроили русских во время перестройки и приватизации, потому что работали слаженной дружной стаей, пока все остальные только оглушенно разводили руками. Я, конечно, не вступал с ним в спор на эту тему. Если он не видел перед собой живого опровержения этой теории, зачем бы я стал что-то такое объяснять.
Но сейчас, будь он жив, я бы все-таки кое-что ему сказал.
Мы, евреи, ко всем людям относимся хорошо. Но друг к другу мы относимся чуть лучше, чем к другим — а учитывая, что эти другие много раз пытались сжить нас со свету, это вполне объяснимо и простительно. Некоторые называют это круговой порукой. Мама, я не могу. Получается, круговая порука — это когда у вас нет национальной традиции собираться толпой вокруг любого талантливого соплеменника и бить его колами, пока он не сдохнет в пыли под забором, чтобы вокруг снова остались одни пьяные урядники, лопухи и свиньи.
Некоторые представители других народов как бы говорят — раз мы так поступаем со своими лучшими сынами, вы тоже должны так делать со своими, иначе это нечестно и дает вам односторонние конкурентные преимущества. Что я могу сказать? Если б мы слушали таких советов, мы вряд ли дожили бы до Сочинской олимпиады.
Источник
